VR разрушает все академические представления о сторителлинге
Технически технологии AR/VR достаточно проработаны, и мировые производители готовы их предлагать массовому потребителю. Однако в новых медиа проекты с дополненной или виртуальной реальностью пока не очень распространены, успешных проектов достаточно мало. Член академического совета программы «Медиакоммуникации» НИУ ВШЭ Наталья Лосева рассказывает об особенностях и о будущем таких проектов в медиа, о «сториливинге» и о компетенциях, которыми должен обладать медиаспециалист сегодня.
Здравствуйте, Наталья! Проектная дирекция новых медиа МИА «Россия сегодня» в этом году получила несколько престижных премий за работу с VR-технологиями. Позволяет ли это говорить о втором или, может быть, первом рождении VR-проектов в медиа?
Я не помню предыдущих рождений VR-проектов в медиа, так как все проекты недавнего времени 2016-2018-ых годов были только по технологии “360 градусов”, не интерактивные. Мы очень четко разделяем для себя [технологии] “360 [градусов]” и VR. Более того, мы не страдаем снобизмом, мы наметили для себя несколько историй, которые хотим сделать в формате 360, но все равно добавляя туда какую-то интерактивность, потому что это самый простой, быстрый и дешевый продукт в производстве.
Когда же мы говорим про VR-сторителлинг, мы подразумеваем одно очень существенное отличие. Формат 360 является продолжением и наследником традиционной медиа концепции, которая заключается в том, что есть стул рассказчика истории и стул визави/потребителя истории, и невидимый экран всегда присутствует между ними. С VR-сторителлингом мы пока нащупываем и пытаемся осмыслить идею принципиального отличия взаимоотношений рассказчика и аудитории с самим рассказом. Это в корне другой принцип взаимоотношений. Чаще всего мы предполагаем, что будем ставить пользователя в VR на место одного из героев. Мы находимся в поисках правильного глагола и пытаемся нащупать правильную дефиницию, как описать этот акт потребления VR истории, мы понимаем, что это не читать, не смотреть, не слушать, не созерцать, единственный подходящий глагол – это проживать.
И мы уже встречали у наших зарубежных коллег, с которыми находимся примерно в одной стадии поиска осмысления, в английском языке понятие storyliving, которое заменяет понятие storytelling.
Рассказывание истории теперь и для нас тоже – это проживание истории. Ни опыт, ни классическое академическое образование, ни кинематограф и даже ни театр не учили нас этому, поэтому это такое профессиональное потрясение.
То, что более-менее похоже – инклюзивный, интерактивный опыт театра, какой-то перформанс, который появляется в VR истории. То есть мы не знаем ничего об этом новом жанре, который рождается, как и многое в новых медиа, не потому что это придумали журналисты. Он рождается из технологической концепции, концепции коммуникации. И теперь нам нужно соответствовать этому моменту.
Поэтому такой длинный ответ на вопрос о первом или втором рождении – конечно это рождение первое, сейчас нулевая стадия VR-сторителлинга или VR-сториливинга.
Это очередная технология, которая появилась как техническая возможность, а сейчас идет ее процесс наполнения смыслами?
Это немножко не так. Смотрите, технология – это всего лишь обстоятельство. Появилась возможность, например, двигатель внутреннего сгорания, как ты будешь использовать его: для машины, для танка, возить грузы, развлекаться путешествовать или запускать такси и так далее – это уже другой вопрос. То есть, мы точно не делаем технологию.
Вы делаете смыслы?
Мы делаем содержание, оно может быть бессмысленным, но это содержание.
Есть ли у вас какая-то roadmap – от VR как технологии выставочной до помощника или масс-медиа?
VR в ближайшие пять лет все-таки пока будет актом пусть не выставочного потребления, но отдельного удовольствия или практики. Как можно сравнить сериалы с короткими сериями и длинный полный метр? Ты полный метр не можешь смотреть в течение недели, ты смотришь его на выходных.
А вот дополненная реальность – это как раз то, что по моим прогнозам и ощущениям в ближайшие два-три года просто бомбанет.
Мы получаем разные инсайды о том, что к концу 2019 — началу 2020 года практически все крупные производители девайсов представят новые модели очков дополненной реальности. Когда мы видим национальную программу России, согласно которой к 2024 году в 75 регионах 25% школ должны ввести в обиход обучения дополненную реальность, здесь мы понимаем, что этот формат – массмаркетовый.
Вчера сидела на большом концерте, где много артистов, и мне хотелось видеть дополненный слой, на котором написано, кто это. Мы уже до этого дозрели, что я хочу видеть дополнительный слой информации, который для меня будет нативный, естественный, и мне не надо лезть в сумку, что-то доставать, это будет для меня всегда. К этому мы очень быстро идем и в производстве, и в профессиональном обучении, и в школьном обучении, в сборке мебели, индустрии развлечений и так далее. И как только у нас условный iPhone 12 будет в виде очков, ну или 14-ый, или любой другой смартфон, то эти очки надо будет заполнять не только функциональной информацией, такой как навигация, карты прогулок, в магазине помощник, но и нашим журналистским содержанием. И поэтому здесь я вижу бóльшую перспективу с точки зрения объема производства и продукта.
А вот Интернет вещей? Он сейчас рассматривается скорее как технологическая вещь: холодильник обменивается данными с поставщиком продуктов, и продукты «приходят». Это уже есть. А роль контента в Интернете вещей как видится?
Мы очень много об этом думаем. Мы понимаем, например, что скорее всего Интернет вещей в контенте сначала испробует рекламные возможности. Вот недавно у нас был такой стихийный мозговой штурм с приятельницей как раз по поводу Интернета вещей и наружной рекламы. Мне кажется, что наружная реклама – это одно из первых полей для экспериментов.
Появляются очки, которые становятся твоим переходником к объекту, и тогда тебе достаточно просто размещать информацию на здании. Мне кажется, сначала будут эти эксперименты, связанные с рекламой и распознаванием крупного объекта. В экскурсионном и музейном сегменте тоже Интернет вещей как носитель именно содержания и контента будет себя проявлять. Да, мы знаем, что в музейном направлении он немного по-другому движется и не только в музейном, кстати. Такая технология, как iBeacon, является таким пока вульгарным, очень простым, но прототипом того, как будет работать Интернет вещей. Когда в музее идете мимо экспоната, он вас распознает и говорит: “Александр, постойте. Я – самые редкие рыцарские латы, посмотрите на меня!” Вы к нему подходите и начинаете общаться, то есть не важно, будут у вас там дальше какие-то высокотехнологичные слои, голограммы и так далее. Тут важно, что есть человек как субъект и есть объект – экспонат, и он с помощью этого переводчика АйБиКона вас узнал, у вас завязался диалог. Суть Интернета вещей не в том, что вещь будет с Интернетом, а что вещь будет приспособлена к вам и вписана в контекст вашей жизни, ваших интересов, потребительской корзины и кошелька, в первую очередь.
У вас в этом году произошел первый опыт преподавания VR в университете. Есть ли уже какое-то понимание или видение «как учить виару»? Я имею в виду, с точки зрения сторителлинга, а не с точки зрения написания программного продукта.
VR разрушает все академические представления о сторителлинге, потому что все другое: другая позиция рассказчика, нет такого жанра еще, другой тип структуры и режиссуры истории. Причем в прямом смысле: это не просто режиссура как построение истории, это еще и режиссура обстоятельств, локаций. Нужно рассказать историю в некой локации, пользователь – не созерцатель, а участник этой истории. Он должен пройти историю по некому замыслу создателя или по трем ответвлениям. Надо его как-то стимулировать ходить, то есть другие совершенно представления об инструменте навигации.
Возникают огромные морально-этические вопросы. Когда происходит питчинг, очень часто первые идеи всех практикантов и студентов: давайте сделаем войну в Сирии или давайте сделаем захват заложников. Было бы очень хайпово. Но надо понимать, что герой должен быть либо террористом с автоматом в руках, наведенным на жертву, либо жертвой, на которую наведен автомат.
Начинается «белое» поле, в котором отсутствуют антропологические, психоневрологические и психологические исследования, потому что VR– это совершенно другая степень воздействия на мозг и психоэмоциональный фон. Это ответственность.
Мы во всех лекциях рассказываем про одну хрестоматийную историю, одну из самых ярких журналистских историй про девушку Кию, жертву домашнего насилия. Использовался документальный звук переговоров со службой 911, и это уже просто раздавливает пользователя, потому что это настолько сильно! Один звук, а ты попробуй покажи. А ты имеешь право вообще показывать сцену насилия? А что дальше будет?
Говорят, надо делать быстро, оперативно VR истории пожара в Кемерово или какого-то взрыва, но VR очень убедителен, и он дает ощущение достоверности. В фотографиях или инфографике можно систематизировать, а если показываешь в VR-е эту локацию, нельзя ни на миллиметр отступить от правды. Очень высокая степень детализации.
Чтобы преподавать, нужно сначала нам во всем мире ответить на огромное количество вопросов, но у нас бóльшая часть вопросов еще даже не сформулирована. Вот почему нулевая стадия; первая стадия – это когда вопросы уже сформулированы. А пока мы только каждый день удивляемся.
Полностью разделяя такой подход, мне все равно кажется, если не вовлекать через обучение молодых людей сейчас, мы не создадим вот эту гремучую смесь…
Они вовлечены без нас.
Проектов почти нет, во что же они вовлечены?
Они сидят в игрушках, и этого уже достаточно. Проектов действительно нет, и на это жалуются производители девайсов. Они говорят, что могли бы драматически увеличить серию использования девайсов, если бы был контент, контента нет. Почему его нет? Во-первых, мы не знаем еще законов жанра, мало энтузиастов и тех компаний, которые могут инвестировать в создание жанра. Во-вторых, производство очень дорогое. А дорогое оно, например, потому что все разработчики предпочитают работать в сверхперегретом сегменте игр. И мало кто может себе позволить нанять двух разработчиков и одного дизайнера и начать эти эксперименты с VR-ом в медиа. Но почему я вижу, что рекламный рынок будет очень сильно пушить эту историю? Потому что там прямые деньги, а у них кризис носителей. И плюс образовательный сегмент.
Обращаясь к национальной программе [Государственная программа РФ «Развитие образования»], 24-ый год близко, и когда одна четвертая часть школьников будет делать домашнее задание, используя технологии VR и AR, это станет просто их рутиной. У них уже сформируется внутренняя интуитивная потребность в VR и AR там, где они лучше, чем любая другая технология. Мы понимаем точно, что бóльшая часть историй не может быть рассказана через VR или AR эффективнее чем, например, в видео, фотографии или тексте. Пока в перспективе 5-10 лет совершенно точно VR и AR не вытеснят традиционные формы журналистики, но могут их преобразовать.
Мы поняли, что наша история про деконструкцию трагедии на перевале Дятлова – это на самом деле инфографика, просто она в пространстве, и с ней можно взаимодействовать с теми механиками, где ты становишься на место героя. Инфографика, например, может преобразовываться в AR.
Давайте поднимемся над VR и посмотрим на все поле медиакоммуникаций в целом. Одна из проблем нашего образования состоит в том, что мы учим либо заведомо устаревшим вещам, либо тем вещам, которые устареют к моменту выпуска. Как бы вы видели базовый набор знаний и компетенций специалиста по медиакоммуникациям для того, чтобы он был готов к изменяющейся отрасли?
Вы сами все сформулировали. Во-первых, нельзя сегодня выучить студента чему-то, поставить ему пятерки за все и быть уверенным, что его работодатель будет счастлив долгие годы с его набором навыков и умений. Это совершенно точно.
Я вижу две основные задачи, и они же проблемы, и они же ложно иногда взаимоисключаются: первое – журналист все же человек, который должен иметь базовые высококвалифицированные навыки рассказа истории. Что подразумевает навык рассказа истории? Чтобы рассказывать историю, ты должен, в первую очередь, быть “пропитан”, эрудирован. Общая эрудиция и общее классическое образование – это главная проблема всех журналистов, которых мы получаем со всех без исключения журфаков. Начиная от истории и географии и заканчивая современной культурой, искусством и современным политическим контекстом.
С одной стороны, мы говорим, что журналист хорош, когда он не с журфака и узкоспециализированный. Если ты работаешь в издании, которое может себе позволить держать журналиста, пишущего только про нефть или только про здравоохранение, то окей, но чаще всего такого не бывает. Эрудиция и общие знания – это навык хранения и оперирования информацией. Хранить информацию сегодня не обязательно, но это некий навык обработки и интерпретации информации. Этого, к сожалению, не хватает.
Второе – это навык поиска информации, ее критики и проверки, поиска источника. Это базовое и классическое правило двух источников никто не отменял.
Классическое медийное образование – это образование, которое готовит человека к рассказу историй с опорой на глубинные слои эрудиции, знаний и осведомленности. Знания позволяют чувствовать контекст всего, ведь у нас все метадисциплинарно.
Вся жизнь метадисциплинарна: экономика связана с искусством, спорт с финансами и так далее. Журналист должен понимать, что такое аудитория с точки зрения психологии, антропологии, физиологии. Если ты понимаешь, что такое человек с точки зрения антропологии и физиологии или хотя бы задумываешься, ты делаешь такие открытия, как сделали мы: что чем разряженней информация в подкасте, тем лучше удержание внимания. А почему? А потому, что подкаст в отличие от видео, например, это фоновое потребление. А раз это фоновое потребление, это значит, что основная концентрация внимания человека приходится на что-то другое. Нельзя это отдать на откуп маркетологам каким-то или исследователям в НИУ ВШЭ, это твоя задача как производителя контента понимать, ты делаешь [контент] для кого. В этом и есть суть медиакоммуникаций.
Маркетинг аудитории, дистрибуция информации — как это будет распространяться: в одном предложении или каждый раз в разном, в какой ситуации и как человек эту информацию получит, на каком носителе, в каком месте? Если мы обучаем студентов об этом думать и какому-то базовому набору знаний, базовому интересу, то мы не загоняем их в эту опасную ловушку, что я выучил, вызубрил и дальше этим оперирую в условиях турбулентности. Наша задача — подготовить их так, чтобы они были постоянными, непрерывными наблюдателями за процессами и уже интуитивно или аналитически понимали, что тренд меняется. Надо ловить изменения тренда, уметь их видеть.
Наталья Лосева – российский журналист и медиаменеджер. Создавала интернет редакцию Известий (2001-20014), диджитал-редакцию РИА Новости (2004-2012), работала первым заместителем гендиректора “АиФ” (2012-14). Сейчас — заместитель главного редактора “МИА Россия сегодня”. Также Наталья руководит Дирекцией новых медиа, которая создала и развивает РИА.Lab — первую в России платформу иммерсивной журналистики.
Технология “360 градусов” – вид “панорамной” видеосъемки, при которой фиксируется круговой обзор, и зритель имеет возможность менять угол зрения при просмотре (низ, верх, право, лево).
VR (Virtual Reality) – технически созданный мир и/или контент, влияющий на каналы чувств человека, который можно воспроизводить с помощью цифровых устройств.
AR (Augmented Reality) – технология дополненной реальности, когда в реальный мир через сенсорные данные добавляется слой с виртуальными элементами.
iBeacon – технология передачи данных между беспроводными устройствами, которая дополняет традиционные сервисы определения местоположения.